Возвратиться в Новиград было отрадно. Ставшие уже родными улочки приняли в свой муравейник гостью, закружили по каменным дорожкам, а ноги сами привели к кабаре. Хоть сердце и подпрыгивало от воодушевления от грядущей встречи, разум подсказывал, что столь долгое отсутствие сказалось на настроении Лютика и так просто, он этого позорного побега не простит. Набирая в грудь побольше воздуха, перехватывая лютню в руки и ненадолго задумываясь с какой любовной серенады стоит начать, что бы вымаливать прощение Цираночка переступила порог, успевший в ее сознании стать домом.
Обстановка не изменилась, вот только балагура и смутьяна видно не было. Девушки были как в воду опущенные, Золтан выпивал один. Вся атмосфера говорила о том, что Лютик отсутствовал. Перетерпев укол ревности, который острой иглой прошил душу заставив внутренне сжаться, Цираночка сделала еще пару шагов оглядываясь. Нет, ну что за чертовщина? Кувыркайся он с какой-нибудь красоткой, лица у присутствующих были бы более доброжелательными, а сейчас возникало ощущение, что он или тоже сбежал, или и того хуже. Следующей непереносимой болью был страх потери. Конечно, то как она поступила может быть непростительно, но в душе Присцилла верила, что сможет оправдаться, сможет найти правильные слова для извинений. Но что если уже слишком поздно для слов? Что если ее Лютик сгинул где-нибудь оставленный без присмотра. Врагов у него, наверняка, не меньше чем друзей. Обманутые мужья, братья его избранниц готовые за честь сестры пойти на преступление, а может даже сыновья тех дам, в будуаре которых он мог искать утешение. Или опять решил ограбить казну... За ним нужен глаз да глаз!
Ситуация оказалась проще и прозаичнее. Он угодил за решетку. Золтан рассказал немного, сам обладал весьма скудной информацией. Но основные детали удалось выведать. Сидел соловей в Новиграде, благо, что не уехал. Это дарило надежды, что ему возможно помочь. Присцилла умела заводить нужные знакомства в тех местах где задерживалась больше чем на пару дней. С капитаном стражи она познакомилась уже давно, не то что бы успела подружиться, но хотя бы они знали друг друга лично, а значит за звонкую монету, или какую услугу иного толка, можно было попробовать вытащить горе "кузена" из заточения и вернуть на свое место - в кабаре.
Не так она себе представляла возвращение, не так надеялась оказаться дома домой. Мечтала войти и с порога спеть самую трепетную лирическую песнь, которую когда-либо сочиняла, мечтала признаться ему в любви, раскрыть свою душу и найти давно утерянное укрытие в жарких объятиях. Конечно, она знала, что он не захочет ее видеть, но и предположить не могла, что спрячеться от нее в тюрьме. Подумать страшно.
Пришлось по первой, не в любви признаваться, а объясняться с капитаном. Железный Мортимер несущий службу у Оксенфуртских ворот, был мужчиной дела, а не слов. Поэтому компромисс был найден далеко не сразу и после не одной бутылки хорошего вина. Обрабатывая всю ночь сурового военного удалось все же доказать ему, что бард не виновен и его стоит отпустить. Получив одобрение на свои просьбы, а следующим вечером и ключ от камеры злоключенца, Цираночка собралась с духом.
Идти на рандеву было страшно не по себе. Слова разбегались, мысли путались. Никак не приходило должное объяснение ее поступкам. Становилось боязно увидеть в его глазах сухую ненависть и безграничный зимний холод. Казалось, что стоит ему так взглянуть на Цираночку и она умрет, сердце просто не выдержит. Но менестрель упорно уверяла себя в том, что даже если она просто спасет его и никогда больше не увидит, то хоть как-то отплатит за его доброту.
Мортимер провел ее до поворота перед той самой камерой, от которой сердце заходилось в башенной гонке со светом. Дыхание сбилось и стало шумным, по спине бегали мурашки, не то от холода, не то от опаски, не то от предвкушения. Морти ушел наверх, наказав не задерживаться и не устраивать цирк, хотя и был посвящен в планы девушки, он все же опасался, что это может привлечь лишнее внимание.
Сколько новых баллад, еще не спетых было написано для него, но пальцы уверенно заиграли совсем не то, что собиралась исполнить Цираночка. Они перебирали струны в перебое, который подсказал ей Лютик, когда-то очень давно, на широкой дороге близ темного леса. У него был шанс услышать балладу, но Присцилле думалось, что он упустил выступление в корчме близ озера, что неожиданно, в сентябре, стало идеальным местом для купаний, а теперь, В этих же темных, унылых коридорах, знакомая мелодия вызывала тепло и ностальгию. Первая встреча, первая ночь вместе, сколько с ней связано приятных воспоминаний, больше чем с какой-либо другой.

<!--HTML--><audio src="http://forumstatic.ru/files/001a/b6/c5/14583.mp3" controls></audio>

Пропев один куплет, все еще скрываясь от осуждающего взгляда, Цираночка вышла из-за угла и подошла к решетке, отделяющей ее от того, кого она все это время мечтала и боялась увидеть. Ее голос прежним возвращенным перезвоном наполнил подземные своды, эхом разносясь по всему пространству, заполняя его, уходя к самым далеким камерам. Ключ оттягивал карман, будто бы прося выпустить близкого друга на свободу, но сначала хотелось поговорить, тем более в таком положении Лютику пришлось бы ее выслушать, бежать-то некуда.
- Привет, Юлиан, я вернулась домой... И-извини... - не мало чернил пролилось на пергаменты в попытках написать достойную речь для первой встречи, но все подготовленные слова забылись, выветрились из памяти стоило лишь окунуться в голубизну родных глаз и вновь ощутить давно утерянный запах, который настолько въелся в кожу барда, что никаким заключением его было не выветрить. Запах ромашкового мала манил, опьянял и согревал.

Да уж, весь лоск и шик присущий барду пропал, как казалось, без следа. Он выглядел несвойственно, бледным, усталым, неряшливым и, что было определенно самым страшным для него испытанием, грязным. Это мало походило на ту встречу, которую Цираночка придумывала себе вечерами поглаживая Ромашку по шелковистой гриве. За время своего побега она не только успела привязаться к старенькой лошади, но и полюбила ее меланхоличность и податливость.
В мечтах, Лютик встречал бы ее в кабаре, у себя в комнате. Быть может, они бы немного повздорили вначале, но потом все обязательно бы завершилось долгим и страстным поцелуем, после которого, комнату бы заполнили звуки жаркой ночи: томные стоны и скрип кровати. Антураж тюремной камеры совсем не вписывался в намеченные цели, не облагораживал желания новыми деталями. Присцилла недовольно поморщилась, думая, как поскорее убраться из места что так воняло отчуждением и мочой.
Ключ извлеченный из кармана заскрипел в замке, тот вначале не поддавался, не то что бы Цираночка привыкла открывать тюремные камеры, но после щелкнул. Дверь была приоткрыта, тем не менее, входить Присцилла не спешила. Пусть лучше Лютик сам покинет насиженное место, чем она будет вторгаться в пространство, что какое-то время служило ему "домом".
Ревность мужчины хоть и отозвалась веселым перезвоном польщения в груди, но улыбка быстро покинула лицо. Видеть его таким было слишком непривычно и отчего-то очень неуютно. Как можно было объяснить, что не за тем она покинула Новиград, не за тем скрылась от него подобно воровке. Не с целью соблазнить Ламберта и не с целью сделать выбор из двух близких ей людей. А с целью вернуть отобранное, украденное. Восстановить свою гордость, свой способ зарабатывать на жизнь и делиться чувствами. Как можно было объяснить ему, что голос, для нее, был всем, что ей хотелось открыть с помощью него душу перед Лютиком. Оголиться окончательно и признаться, как самой себе, так и ему, что все это не просто девичья влюбленность, а самая настоящая любовь.
- Выходи, Юлиан и, о Боги, оставим разговоры до "Хамелеона", тебе нужно вымыться, - вместо признаний и откровений с языка слетело то, что крутилось в голове шальной пташкой. Да, определенно в темницах никто не думал о гигиене заключенных, было бы удивительно, если бы дела обстояли иначе. Но позволить Лютику оставаться таким неухоженным Цираноча не могла. Не так он должен был выглядеть признаваясь ей в любви, и слушая о ее взаимных чувствах. Пока все его речи походили или на бред сумасшедшего, или на отчаянье, а ни одна из этих вещей не служила хорошим поводом для искренности.
- Пошли к тебе, мне тоже не мешало бы искупаться в кадке, столько дней в пути, вчера тоже толком не спала. Выгляжу, наверняка, не лучше твоего, так что, несравненный маэстро Лютик, не заставляйте даму ждать.
Хотелось поскорее покинуть сырость и грязь каменных сводов, уйти в уютную атмосферу будуара кабаре, которое Присцилла, вопреки своим неусидчивым желаниям давно уже начала считать домом. Сколько раз она зарекалась, что не будет искать себе дома, что не будет засиживаться на одном месте. Все ее житейские установки оказались бессильны против желания быть где угодно, но с ним. Не кабаре "Хамелеон" стало ее домом, а сам маэстро.
На пути к Скеллиге она только и делала, что мысленно возвращалась в комнату, что делила с Лютиком. В мечтах она валялась на большой кровати с опущенным, невесомым, тонким балдахином, сквозь который можно было рассмотреть всю комнату. Или сидела у большого зеркала расчесывая светлые локоны, неспешно проходясь по ним гребнем вновь и вновь. Мысли позволяли забыть на некоторое время о качке. И вот она вернулась, вот он родной Новиград. Только неизвестно когда ей выдастся провести время в расслабленной неге, когда Лютик станет самим собой, сколько ему потребуется времени и ее стараний, что бы стереть сей недоброжелательный опыт тюремного заключения из вспоминаний.