Город усталый, сутулый пёс. По его жилам переулков чёрной, густой кровью циркулирует измотанный минувшими месяцами жестокости люд. Меж острых рёбер кварталов, там где недавно уличные зеваки холодили пьяные стаутом красные носы, теперь пустынно пробивается жухлый осенний бурьян чрез разбитую набойками башмаков плитку. Не только в цепкой хищными когтями полуночи раздаются пронзительные крики, но и посредь дождливого дня уже желчно бурлит сочно выделяющийся из почек секрецией тупой животный страх умерщвления. Торговки всё реже выходят на стык площадей, предпочитая прохудившийся кров покосившихся кровель кинжалу расплодившегося клещами на мокрой шерсти желтозубого ворья. Молоты добродушных краснолюдов не бьют привычный уху ритм сердца кузнец, ведь большинство из порядочных нелюдей спешно бежало прочь, а тех же, кто остался, подвязала сюртуком под горло плетёная узлом веревочная петля. Монолитом быстротечной реки увядшего прошлого изредка можно приметить снующую паразитами кучку жрецов культа; их восторженные некогда речи засушили фиолетовым бубоном язык, загнав его за исполинские каменные дёсны Храмового острова. Город, ныне усталый от чреды разбор, глухой к мольбам больной, но разумный пёс. И чем ниже по его артериям стечь, тем станет хуже.
Тесак, вознамерившись вкусить злато короны преступного мира, мигом утерял спесь. После убийства Радовида, Новиград проколол тонкой иглой швеи набухшие струпья, из которых сбитой толпой полилась мерзость жадной сути большинства обитателей этого мира. Появлялись новые мелкие бандитские шайки из шпаны со звучными вычурными названиями и успешно потрошили секачами брюшья друг друга. Формировались вновь серьезные группировки, вытесненные когда-то прочь крупным конгломератом. То же малое, что удалось уберечь пугливым горожанам, деловито конфисковала усатая коррупцией стража. И вот тогда то в город и вошла "Девятая сотня" под предводительством капитана Кассия.
Закалённый в военных походах, не знавший ленной передышки и справедливого отдыха, отряд мобилизовано взял под контроль у бесследно пропавшего барина постоялый двор близ морских складов - без единой капли крови. В распоряжение выжившим после битвы солдатам, чьё число достигло сорока семи мужских потных голов из когда-то рыцарской сотни, также достался набитый продовольствием крепкий амбар, конюшня со старым бурым ишаком в придачу и свербящий зуд от бриза соли в ноздрях. Временами, лишившиеся светлоликого короля, воины грезили о восстании супротив узурпатора родного их душам края. Фактически, не имея видимых ориентиров, походили на кучку дезертиров - выродков, чьи цели обогащения маскировались театральным полотном в идеал высшего предназначения.
В кабинете на втором этаже главного здания меж захламленных переплетами коллекционных книг стопках лавируют отблески трех силуэтов.
За столом восседает Кассий с серебряным бокалом полным до краёв белого вина. Капитан изрядно пьян, что в последнее время чаще входит в привычку. У камина, грея вымокшие до скукоживания пятки, точит ножик Лестер. Периодически сухо кашляет. Левее Мун наблюдает, как за створками скрипучего деревянными рамами витражного окна хлопочет жесткий ливень. Фокусирует взгляд, - на дворике прилегающем к дому странная мышиная возня и резвая суета из расплывчатых пятен и чернильных клякс; кажется, толпа новоприбывших заключенных выстроена в линию перед эшафотом для демонстративных мер воспитания.
Когда в дверь стучат, Кассий развязно прыснул: - Ну-а?

Укромно внутренняя деградация самой личности пожилого годами капитана Кассия, - как и общий гниющий разложением регресс войск, уже ныне лишенных длани жестокого владыки, - приблизилась к нижайшей точки неумолимого илистым дном пике. Если бы кто-то из узнавших его вовсе недавно ненароком выяснил, что этот худлый сухожилиями человек однажды простоял в одиночку целую окутанную мраком ночь прямиком по пояс в вязкой трясине болот для того лишь, чтобы светочем факела подать знак к наступлению, - этот кто-то бы явно не поверил в подобные бредни. А стоило бы хоть кому-то из знатных чеканными монетами граждан, прибывающих вереницей на аудиенцию к капитану, разузнать украдкой, почему Кассий припадает при ходьбе едва различимой хрусталикам глаза хромотой на левую ногу, то верно бы такой гражданин поразился бы до глубин тщедушной души, сколько оперенных перьями птиц стрел может снести людская плоть. Вся эта боль, плетеная наэлектризованным комком нервов и выжженная жарким узором клейма в пытливом взгляде капитана, сделала его тем, за кем не из-за бархатной нашивки армейской ранга, но по слепой щенячье вере идут солдаты. Идут сквозь бурное русло шуршащей реки с вьючной поклажей на обгорелых крестьянским загаром шеях. Идут лёгковооруженным авангардом пехоты прямиком в трупную яму из павших собратьев по оружию с преисполненой готовностью гибнуть под жерновами мельниц из рельефных алебард. Идут, покуда и капитан форсирует невзгоду наравне с ними в первых рядах. Но, утопая радостно в фанатичной холопской верности, многие и не замечали, что вся эта царапающая натянутые струны нутра боль вязкой желчью облекла шаткую психику. Место степенному хладнокровию уступила беспечная паранойя; честь удушила цепкими пальцами вяжущая кадык жажда власти; долг разменяла чумная мораль в равных пропорциях с хмельной выпивкой. И теперь те битые вдребезги осколки черт лица, что стянуто через пухлые губы плюют розоватую пенкой слюну под дубовый стол, слабо похожи на славного капитана Кассия, героя битвы у Иствича.
В комнате мигом становится тесно от спёртого влагой воздуха, надвисает стальной аромат зябкости скованных мышц. Кассий кивает фиглярский ожидающему интенданту, тот покорно склоняет голову и спешно удаляется, прикрыв за собой тяжкую пудовостью дверь. Капитан переводит изможденный, практический стеклянный алкогольным литым стеклом, вопрошающий взгляд на Муна. Лестер, ухмыльнувшись гостье, цокнул языком меж щели разъехавшихся передних зубьев и продолжил вычищать лезвием ножа бугорки грязи из под ногтей на ступнях.
- Это, - Мун, глядя ответно на Кассия, старательно выдавливает маслянистые слова нарочито подчеркивая согласные, иначе пьяный командующий плохо разберёт их суть, - госпожа Трисс Меригольд. Её последнее прошение, как и несколько пред ним, откладывались на потом. - в конвертах отсутствовало звенящее золото или взамен ему тисненная облигация, а пергаменты просто сжигались, - Она по делу.
Капитан наконец замечает гостью. Сплевывает еще раз, делает из серебряного бокала протяжный глоток.
- Ну и чего, собственно, за дело у тебя, госпожа Меригольд?