Путешествие с Ламбертом было на удивление приятным занятием. Конечно, его сварливость и ехидство не осталось в Запрудье, а отправилось следом за хозяином, но даже солнце не согревало так, как это делали его объятия. Конь был спокойным и тихим животным, не мчался галопом, не норовил скинуть задумчивых путников. Беседы то вспыхивали, то угасали. Периодически выходило даже вздремнуть упершись о сильную грудь спиной, доверившись надежным рукам, устроив затылок на плече. Ведьмак не возражал, казалось, он наслаждался минутами покоя и тишины, а быть может, ему приносило облегчение, то что рядом с ним она чувствует себя расслабленной. Эта мысль радовала куда как больше предшественницы.
Каждая ночь была наполнена добротным крепким алкоголем, иногда они даже откупоривали запасы мужчины, совсем не много, места в большинстве своем были дикими, не хотелось подставлять свою тушку под возможные опасности. Происшествие на поляне близь Запрудья еще немного пощипывало сознание, хоть девушка и старалась не обращать на это внимания. Общество охотника на чудищ внушало уверенность в том, что ничего плохого не случится, а даже если и случиться, то Присцилла всегда сможет найти укрытие за его спиной. Он не позволит монстрам обидеть свою спутницу. Сон был спокойный и глубокий. Ей снились прекрасные места, чудесные перебои аккордов и далекие звезды, которые во сне становились ближе и теплее. Перед сном она писала песни, с жаром в груди и глазах, выливала на бумагу все свое вдохновение, не решаясь мешать ему музыкой и привлекать чудищ из дальних уголков леса своим голосом. Цираночка не стремилась усложнить его жизнь, добавить забот и работы, она хотела быть опорой и поддержкой, а не обузой.
Последнее место привала оказалось в самом эпицентре леса. Они уже день пробирались по нему, усталые, обкусанные мошкарой и облепленные дорожной пылью. Лето выдалось жарким, душным, дождя давно не было. Сегодня Присцилле особенно ярко казалось, что она и ее одежда стали единым целым, настолько крепко она прилипла к коже от пота. Конечно, она обещала не жаловаться и четко следовала данному слову. Не капризничала от усталости, не ныла из-за солнцепека, который болезненно покалывал кожу на носу и щеках. Трубадурша была готова поклясться, что умудрилась сгореть самым неблагородным образом. Однако, этим вечером, когда ведьмак определился с местом для ночлега, а костерок был разведен и дымкой пожелал коснуться небес, Цирночка выловила из мерных звуках леса - переливы воды. Все тело загудело требуя немедленного омывания и отдыха в приятной неге прохлады. Бросив ведьмаку, что она скоро вернеться, менестрель устремилась на звук, гонимая импульсом предаться блаженству, расслабиться, остудиться.
Ее поиски не прошли даром, на некотором удалении от полянки, с которой ее было не видно, все же повторно щеголять перед мужчиной в чем мать родила было как-то немного неловко. Одно дело в интимной темноте бурной ночи, опьяненная медовухой; или же поутру той самой ночи, уверенной кошкой прижимающаяся к разгоряченной коже Ламберта, но совсем другое, вот так бесстыже, купаясь в сумерках, показавшихся слишком яркими для подобного. Быть может ночью, прекрасной русалкой и она утащит охотника к воде, поплавать, полюбоваться на звезды, сблизиться еще раз в водовороте страсти, но не сейчас. Для начала нужно было привести себя в надлежавший вид.
На берегу остались вещи снятые впопыхах. Когда рядом находится предел твоих желаний, ты перестаешь отдавать себе отчет, просто стремишься вперед в желании поскорее получить то, что тебе так нужно. Ступив в озерцо Прис застонала от блаженства. Вода, как и ожидалась, была нагрета августовским солнцем, но оставалась слегка прохладной, не достаточно, что бы дать заставить продрогнуть, но в полной мере, что бы принести наслаждение. Пройдя в глубину, Присцилла нырнула щучкой уходя под воду, радуясь этому лесу и месту по-детски наивно.
Плескаться ей довелось не долго. Что-то выскочило из воды заставив ее вскрикнуть от неожиданности и испуга. Это самое Что-то выглядело очень странно: склизкое, зеленоватого оттенка, провонявшее илом, с выпученными глазами. Девушка отшатнулась назад, ее нога угодила в вымытую водой яму на дне и потеряла равновесие. Монстр же в тот же момент атаковал, его выпад когтистой лапой не принес желаемого им результата. Однако, когти все же коснулись тела, хоть и не попали по животу но оставили ровные борозды на ребрах. Цвет воды стал темно-бурым. Ловушка начинала захлопываться, а Цираночка забарахталась в воде, как выброшенная на сушу рыба, глаза успели выхватить еще пару таких чудищ поднимающихся из-под воды перед тем как блондинка искрометно упала на самое дно.

Боль, сильная, тягучая, заполнила все пространство. Вода, которая взорвалась блестящими каплями от падения, попала в глаза принудив зажмуриться и слепо моргать. Действия разворачивались быстро, слишком быстро, что бы Цираночка успела уловить их взглядом, понять что происходит. Один за другим утопцы падали в воду от невесть откуда взявшегося Ламберта. Он выглядел уверенным, сильным и собранным. Драка была далека от тех, которые принято воспевать в балладах, грубая, жестокая, лишенная романтизма. Суровые реалии заставляли ведьмака действовать наверняка, убивать одним ударом, молниеносно и резко. Он действительно походил на озлобленного волка, сдвинутые брови, побелевшие костяшки пальцев и взгляд пропитанный ненавистью к тому, против кого он сражался. Это одновременно вызывало восхищение и жутко пугало. Цираночке не хотелось самой столкнуться с этим взглядом. Она вздрогнула, когда лицо оросила темная кровь утопца и рефлекторно стерла ее рукой. Когда с врагами было покончено, бард перевела взгляд на воду и изумленно ахнула, осознав, что рядом с ней все мутно-красного цвета. Три полосы на ребрах постоянно выплевывали новые порции крови, принудив щеки побледнеть от такого вида. Раны мучительно пульсировали и Присцилла прикрыла их рукой, толи пытаясь убаюкать саднящее место, толи что бы глаза не видели этого ужаса.
Мужчина повернулся к ней вызвав желание сжаться, показаться мельче и спрятаться под водой от его глаз. Сказать, что он выглядел недовольным, значит ничего не сказать. Да уж, повезло же ей наткнуться в этом озерце на таких тварей, не стоило все-таки отправляться купаться одной. Предупредив, что ей станет больно, Ламберт взял ее на руки. Он не соврал, движение вынудило ее охнуть от боли. В глазах стремительно темнело, но Присцилла мужественно прогнала наваждение прикусив нижнюю губу и застонав. Она позволила себе пару раз выразиться совершенно неприличным образом касательно тех трех ублюдков, которые появились из ниоткуда и замолчала. Высказывания не принесли должного успокоения, не облегчили боль.
Дойдя до лагеря, охотник на чудищ оставил ее на бревне, накинув на плечи свою куртку и Цираночка принялась покорно ждать. Боль усиливалась, рука прижатая к ранам не сдерживала кровь, которая текла по животу и капала на землю у босых ступней. Становилось слабо, как будто бы с каплями ее покидала и жизнь. Холод, колючий, неприятный, вынудил сжаться. Пачкать вещь мужчины не хотелось, но пришлось укутаться в куртку посильнее. Веки закрывались, а мысли становились рваными. Ламберт вернулся прося ее выпить что-то, и дрожащей рукой она приняла колбу.
Жидкость была омерзительной, набрав ее в рот, показалось, что проглотить будет невозможно. На глаза проступили слезы отчаянья. Сделав над собой усилие, Цираночка все же справилась со сложной задачей и жалобно всхлипнула не то от боли, не то от отвращения к тому, что ей пришлось в себя влить. Желудок неприязненно сжался. Меж тем ведьмак уже бинтовал ребра, ее попытки скрыть больное место были решительно прерваны. Охотник действовал так же быстро, как и в случе с утопцами, только, если последних он не щадил, к Цираночке прилагал максимум заботы и внимания. Его огрубевшие пальцы скользили по коже почти невесомо, становилось щекотно от таких трепетных касаний. Бинты белой змеей ложились ровно и плотно, это вызывало новую боль, хотелось сбежать от них, отстранится. Тем не менее, подобные попытки не завершались успехом, Ламберт их будто бы даже не замечал. Последним проявлением его нежной заботы стало два одеяла, в которые он буквально завернул Цираночку сделав ее похожей на большую и упитанную гусеницу. С благодарностью принимая теплоту, менестрель не стала спорить против этого, лишь укуталась посильнее, что бы хоть как-то отогреться.
Однако, отвлечься надолго не удалось. Желудок не был согласен оставлять в себе столь отвратительное пойло. Он не был капризным существом и мог сносить многие трудности судьбы, однако, это показалось ему уже слишком неправильным. Трубадурша еле успела отвернуться и нагнуться, как ее совсем неблагородным образом вырвало в ближайший же куст можжевельника. На лбу выступила испарина.
- Если нужно было, что бы меня стошнило, стоило об этом сказать, я бы пальцы в рот засунула и обошлись бы без столь отвратной дряни, - Прис сползла с бревна опустившись на землю и откинулась на него спиной. Слабость не прошла, напротив, стало сложно удерживать равновесие даже сидя. Стало безмерно жарко, как в августовский день на солнцепеке. Ребра щипало, возникало не шуточное желание содрать с себя бинты. Увы, даже просто выбраться и кокона одеял толком не получалось, что уж говорить о бинтах. Ужасно хотелось попросить ведьмака избавить ее от этих мучений, но еще при первой встречи с Ламбертом, бард дала слово не жаловаться и не капризничать и не стремилась его нарушать.
- Мне нужно выпить, - в голосе появилась некоторая сиплость и усталость. Хотелось закрыть глаза, немного отдохнуть, словно она выступала на протяжении суток. Каждое движение становилось тяжелым, медленным, затруднительным, будто бы одеяло связало ее по рукам и ногам. Выпить на самом деле не то что бы и хотелось, скорее так, пригубить, что бы успокоить нервы, избавиться от стресса и все-таки забыться сном, провалиться в безопасность которого Цираночка уже начинала мечтать.

Ох, как же сладок был эль, и как после него кружилась голова. Было не ясно действие ли это напряжения последних минут или все же опьянения. Понятно было одно - опустевший желудок с радостью принял лакомство и заполнил им свербящую пустоту. Стало немного спокойнее, глаза утопцев уже не мерещились за каждым стволом дерева в темном лесу. Цираночка удивилась этому открытию, когда она уходила, на природу опускались сумерки, а сейчас непроглядная чернильная темнота заполнила пространство проложив на землю пугающие тени от кривых ветвей. Небо заволокло тучами, казалось скоро пойдет дождь, но пока кожи не касались слезы облаков.
Облегчение от снятого одеяло пришлось весьма кстати, Цираночка была готова и от второго избавиться, лишь бы стало не так душно. С другой стороны, весь ее мир сжался до пределов этого кокона, в нем она чувствовала себя в безопасности, особенно под прицелом двух желтых глаз которые бы не позволили ничему с ней случится.
В котомку правил было внесено еще одно. Оно было совсем непристойным и любая другая девчушка не позволила бы ничему подобному приключится, вот только Присцилла отличалась от них, ни то фривольностью характера, ни то чувством самосохранения, которое без боя преодолело всякое стеснение.
- Ладно, в следующий раз приглашу тебя присоединиться, - тихо промолвила менестрель пряча в уголках губ смешливую улыбку. Горячая волна эля остудила страх и расслабила натяжение душевных струн. Алкоголь умело подкрутил колки эмоций, вот только веки сделались еще более тяжелыми. Сон, казался, уютной крепостью, способной спасти от любых происшествий, уберечь от страданий и боли, стереть кошмар, который чуть было не случился, из живого воображения.
- Есть зимняя одежда, но в ней мне будет жарко. Тут и так, очень душно. Не надо, я лучше пока так, без нее, - она виновато посмотрела на ведьмака будто бы решаясь задать ли интересующий вопрос или умолчать его, не напоминая лишний раз. В итоге, набрав в грудь побольше воздуха, как перед прыжком в озерцо с большого валуна, она спросила: - можно я пока побуду в твоей куртке или она тебе нужна? Ты замерз? Она все равно намокла из-за меня и сейчас тебе в ней не будет так уж комфортно.
От верхней одежды мужчины исходил запах кожи и металла, леса и трав, а еще крепкого алкоголя. В ней сейчас было комфортнее, это самую малость облегчало страдания от ран и согревало не столько физически, так как куртка действительно успела, стерев капли воды с тела, намокнуть и прилипнуть к коже, сколько душевно. Казалось, что будто бы сам Ламберт прижал ее к себе со спины и обвил руками за плечи. Пусть и наивно, пусть и глупо было надеяться на что-то подобное, но в настоящий момент, как никогда до этого Цираночке хотелось ощутить объятия и слова поддержки. Чтобы ее попытались убедить, что уж теперь то все будет хорошо, что уж он-то ее в обиду не даст и, что все самое худшее уже позади. Пусть ведьмака бард знала и недолго, но уже успела понять, что такого она от него никогда не услышит. В меньшей степени он человек слов, и в большей человек дела. Если в чем и искать утешение, то только лишь в его поступках. И них было достаточно, что бы показать как бережно он относится к своей попутчице, как переживает и заботиться.
- Спасибо, за спасение... да и вообще за все, - тихо произнесла Присцилла доверчиво заглядывая в глаза ведьмака, стараясь понять о чем он думает, что испытывает. Переживает ли все еще или уже подраслабился. Его сдержанность была не понятна человеку, коим всю жизнь двигал импульс и эмоции. Цираночка привыкла идти у них на поводу, привыкла давать им волю и наслаждаться глубиной каждой, а он их прятал, скрывал, казалось, что даже от самого же себя. Их профессии наложили на характеры свои отпечатки, но все же будь то дорога, или судьба, или предназначение, сплело судьбы во едино, сделав разницу мелкой, бессмысленной, отстраненной.

Бинты болезненно сжимали ребра вызывая затрудненное дыхание. От пережитого, голова шла кругом и хотелось поскорее отдаться на милость спасительному сну. Мысленно Присцилла вновь и вновь повторяла одно и тоже, как мантру: не жаловаться. Смолчать о боли, спрятать слезы в пушистых ресницах, которые застилали глаза, и напустить на себя безмятежный вид. Как же сложно порой было сдерживаться и молчать. Хотелось выпустить пар, рассказать о переживаниях, что бы стало легче, но девушка боялась что в таком случае ведьмак просто уедет бросив ее в этом недружелюбном лесу.
Будто не замечая ее затруднительного положения мужчина давал советы и даже шутил. Конечно, его тирада по поводу запасной одежды была правильной, стоило позаботиться о таком, при том уже давно, но желание путешествовать на легке всегда перебарывало практичность. Тащить на себе ворох вещей было тем еще удовольствием. Натруженная за вечер выступлений спина давала о себе знать и в пути, а ухабистая местность, неровности опушек, на которых приходилось спать, ни чуть не облегчали жизни. В путешествиях всегда приходилось чем-то жертвовать, Присцилла жертвовала своим скрабом, беря с собой в путь минимальный набор, такой, который не занимал много места в вещмешке и не давил на спину невыносимо сильно.
Понимая, что ответить в любом случае придется, а спорить со спасителем страшно не хотелось, менестрель тихонько кивнула оставляя свои взгляды при себе. К чему объяснять свои причины, если он их все равно не поймет. Ламберт - сильный и натренированный охотник, для него подобный груз был бы даже не заметен. Скорее всего, заикнись она о том, что может банально устать, это было бы или похоже на шутку, или воспринято, как жалобы, которых они договорились избегать.
Его приподнятое расположение духа и ехидство ни капли не обрадовало Цираночку. Доведенная почти до грани, она неожиданно сорвалась не в силах сдержаться и скрыла лицо под одеялом почувствовав признаки влаги на щеках. Как же глупо было так долго сдерживаться, что бы разрыдаться от пары неосторожно брошенных фраз. В любой другой день она не оставила бы его замечание без ответа, съязвила бы, пытаясь отшутиться, но сегодня, сейчас, сил не было что бы найти достойную шутку. Чувство боли и одиночества сжирало, вынудив, наконец, сдаться в их власть и предаться унынию, которое обычно Прис старательно избегала.
Не умереть сразу, так с запозданием. Одна перспектива лучше другой!
Всхлипывания становились все громче, а плач все безудержнее. Каждая мысль жалила, как дикий шершень. Попытки заглушить внутренний голос не увенчались успехом, сопротивляться его напору было сейчас Цираночке не под силу и она опустила руки, перестала пытаться плыть против течения, сдалась. Почувствовала себя вдруг совершенно маленькой и беззащитной, как в детстве, когда просилась на руки к отцу, что бы найти спокойствие и опору в тепле его рук.
- Если я умру, - Цираночка наконец оторвалась от одеяла залитого слезами и всхлипнула, жалобно, болезненно, как всхлипывают безутешные дети, - если я умру, доставь мою лютню в Ковир, пожалуйста. Родителям. Что бы хоть что-то сохранилось на память у них...
Выпалив на одном дыхании тираду Цираночка вновь рухнула лицом в одеяло скрывая следы своей грусти за пухом и тканью. Вереница мыслей приносила все новые тревоги. Что если дышать тяжело не от бинтов, а она уже, на самом деле, начинает умирать. Понемногу, незаметно, но процесс запущен. Попытаться написать родителям прощальное письмо? А успеет ли? Как выбраться из ткани, если она с ног до головы в нее запутана и погрязла, как в болоте? Стоит ли рассчитывать на помощь ведьмака? Просить его еще об одной услуге было бы слишком, путь до Ковира и так совсем не близкий. Стоило однако уточнить где искать ее родных.
- Мой отец работает в парфюмерной лавке в Понт Ванисе. Спроси Фиделиса, - прощебетала Уточка-Циранка давясь рыданиями, но стараясь выдать полезную информацию членораздельно, дабы ведьмаку не пришлось гадать куда следует держать путь и к кому обращаться с целью вернуть единственное, что послужит напоминанием о некогда известной Цираночке.